Натуральная оспа. (рассказ)

Было это треть века тому назад. Многое в памяти моей уже стерлось. Сохранилось только самое важное. Не могу вспомнить всех имен, да и многих уже нет. А те, кто живы, тоже, наверное, многое забыли.
После окончания института нас направили в один из самых южных городов тогда еще единой, занимавшей одну шестую часть суши, страны. Семь или восемь обладателей новеньких врачебных дипломов горели желанием скорее начать работать. Был конец августа. Стояла невыносимая жара, и по покрытым толстым слоем пыли улицам мы пешком направились из облздравотдела в детскую больницу. Педиатров среди нас было, по-моему, только двое, но для начальства это не было препятствием при нашем назначении. В областной детской больнице во многих отделениях в то время было по одному врачу, и наш “десант” представлял для нее особую ценность. Встретили нас настолько радушно, что по нынешним временам трудно и представить.
Главным врачом больницы была высокая, статная, красивая женщина со смугловатым лицом и явно цыганскими признаками в облике. Зинаида Васильевна, так звали ее, сыгравшую значительную роль в моей врачебной судьбе, довольно быстро сумела уговорить каждого из нас на то или иное отделение. Это позже стало понятно, что за короткое время каким-то неведомым образом она точно вычислила пригодность каждого из нас для определенного дела. Потом мы много раз убеждались в ее способностях мгновенно ориентироваться и принимать правильные решения. И тогда не спорили и не выражали неудовлетворения распределением, поскольку поняли, насколько тяжелая обстановка была в больнице.
Сразу же после нашего появления многих врачей отпустили в отпуск, в котором они не были по нескольку лет. С первого же дня нас никто не опекал, если не считать старых, добрых медицинских сестер, многие из которых прошли войну, работали самостоятельно, без врача, умели практически все, а знали столько, сколько знает далеко не каждый начинающий врач. Это они были нашими первыми ангелами-хранителями. Не знаю, как другие, но я обязан им тем, что сейчас ночами меня не посещают тени умерших по моей вине больных. Но еще больше обязан им за удивительную тактичность, с которой они фактически обучали меня врачеванию. В институте нас учили прекрасные педагоги. Это были настоящие интеллигенты и крупнейшие ученые. Они давали прекрасные знания, но не могли предвидеть многих ситуаций, с которыми пришлось столкнуться с первых же дней практической работы. И об одном из таких драматических эпизодов этот рассказ.
…Был конец рабочего дня. Сидя под дребезжащим от старости вентилятором, пишу эпикризы в ординаторской. Зазвонил телефон. Коллега из приемного отделения взволнованно просила подойти на собираемый ею срочный консилиум. Отложил истории болезни. Проходя по больничному двору, отметил, что уходит дневная смена. Был самый конец рабочего дня. К моему приходу в приемном отделении собралось несколько человек, и все они стояли вокруг стола, на котором лежала полностью раздетая девочка лет пяти. Она была уже в коматозном состоянии. Опытная медицинская сестра налаживала капельницу, а врач-реаниматолог возился с аппаратом искусственного дыхания. В те годы он был громоздким и несовершенным.
На всей поверхности тела у девочки была масса высыпаний. Как удалось отметить при первом же осмотре, слизистые оболочки тоже были усеяны высыпаниями. Ветрянка. Но какая! К тому времени я уже насмотрелся на больных ветряной оспой детей, но таких густых и таких больших размеров высыпаний, еще не видел. И все собравшиеся врачи – тоже. К тому же происходило нечто такое, что вызывало удивление. Элементы сыпи появлялись прямо на глазах. В течение нескольких минут в центре папулы образовывался пузырек с прозрачным содержимым, а еще через короткое время он наполнялся кровью и… чернел.
Пока больной оказывалась необходимая помощь, вводились гормоны, сердечные средства и противоаллергические препараты, (результатов срочно взятых анализов крови еще не было), нами обсуждался вопрос дифференциальной диагностики с тяжелой аллергической реакцией, хотя это принципиального значения не имело, поскольку на проводимом интенсивном посиндромном лечении никак отразиться не могло.
Мне трудно теперь восстановить в памяти ход наших рассуждений, но помню, что их прервала внезапно возникшая у девочки остановка сердца. И тут все закрутилось. Кто-то проводил непрямой массаж сердца, кто-то дышал “рот в рот” по очереди, поскольку аппарат искусственного дыхания никак не хотел работать. В течение часа или полутора мы вели реанимационные мероприятия. Несколько раз удавалось “запустить” сердце, но с каждым разом на все более короткое время. И, наконец, стало ясно, что мы проиграли. Болезнь оказалась сильнее нас, сильнее наших по тем временам самых эффективных лекарственных средств. И сильнее организма этой несчастной девочки…
Нам не оставалось ничего другого, как восстановить поминутно все свои действия, записать, стремясь ничего не упустить, все в историю болезни и оформить посмертный эпикриз, где четко сформулировать и диагноз. И вот тут у кого-то возникла мысль: а что если это не ветряная оспа, не аллергия, а… натуральная оспа? А за окном была уже рано наступающая темная южная ночь.
Срочно были найдены в шкафах книги по инфекционным болезням, справочники. И чем больше мы читали, тем больше находили подтверждений своей страшной догадке. За исключением одного – откуда? Натуральной оспы давно уже в этих местах не было. А контакт с приехавшим откуда-то издалека человеком исключался полностью. Последний случай был в Сомали лет десять тому назад. Но ведь были симптомы…
Нужно было действовать. Стараясь не возбуждать паники, мы отдали распоряжение запереть ворота в больнице и предупредили, чтобы из других отделений никто не ходил в приемный блок, который вместе с реанимационным отделением размещался в отдельно стоящем одноэтажном кирпичном здании. Я, помнится, позвонил в скорую помощь и попросил старшего врача по смене дать информацию бригадам, чтобы больных доставляли до выяснения эпидобстановки в городскую больницу. Одновременно по телефону сообщили дежурному на санэпидстанции о возникшем подозрении.
Санитарка приемного отделения предложила нам чай. Пили молча, изредка обмениваясь короткими фразами. Вскоре прибыла специальная машина, и мы вместе с телом девочки отправились в морг. На срочное вскрытие был приглашен самый квалифицированный специалист. Когда он вошел, нам стала впервые по-настоящему понятна драматичность ситуации. Патологоанатом возник в дверях… в полном противочумном костюме, в прорезиненном балахоне, сапогах, перчатках, в специальных защитных очках. Мы посмотрели друг на друга. Мне почему-то вспомнилось, что в отделении, в ординаторской, в шкафу остались туфли и пиджак. Мы все по очереди дышали этой девочке “рот в рот”. Мы все склонялись над нею, смотрели слизистые. Мы все являемся контактными!
Началось вскрытие. Поначалу патологоанатом корил нас за “придуманную” проблему, ворчал за свое тяжелое облачение, мешающее привычной работе, но по мере того, как открывалась картина внутренних поражений, и он умолк. Нашим глазам предстало доселе никем невиданное. На перикарде, плевре, брюшине, на слизистой бронхов и мозговых оболочках – везде были сплошные пустулезные высыпания. Такие же, как на коже и слизистых оболочках. Теперь становилось понятным, что шансов выжить у этой девочки не было. И еще одна мысль была у всех – это не ветряная оспа. Это натуральная оспа. Натуральная, черная…
По ходу вскрытия в контейнеры помещались материалы для специальных исследований. Патологоанатом готовил массу мазков-отпечатков и из содержимого пустул для световой микроскопии. А в нашей больнице и вообще в городе проходили “учения” по отработке действий при подозрении на особо опасное инфекционное заболевание. Мало кто знал, что на самом деле стоит за этими “учениями”.
После вскрытия захотелось выйти на улицу и подышать ночной прохладой, но не тут-то было. Мы были заперты снаружи, и объект повышенной опасности для города охранялся. Потихоньку в каждого из нас стал вползать противный подсознательный страх. Если действительно невесть каким путем прорвавшаяся натуральная оспа подтвердится, то наше ближайшее будущее представлялось мрачным. Через одну-две недели у половины из нас как минимум должны будут подняться температура, появиться боли в пояснице, суставах, мышцах, а еще через несколько дней – высыпания, которые не будут претерпевать классических переходов от папул к пустулам и затем к везикулам. Скорее всего, они будут появляться и, как у только что умершей девочки, мгновенно проходить все стадии эволюции. Возможно, это будет какая-то новая, особая, еще не описанная форма оспы. Возможно, не с пятидесятипроцентной летальностью, а выше… В то время в нашем сознании еще был образ врага, еще не были демонтированы информационные частоколы лжи и угроз периода “холодной войны”. На занятиях по гражданской обороне нам читались лекции о том, что в зарубежных специальных лабораториях выращиваются новые штаммы вирусов и бактерий для ведения “бесшумной” и страшной по своим последствиям бактериологической войны. В ней всегда будет первый пострадавший. И необязательно мужчина или женщина. Им может быть и ребенок…
Вот такие мрачные мысли мы потихоньку высказывали друг другу, пока наш коллега-патологоанатом, к тому времени уже сбросивший мешавшие работе очки, колдовал над мазками и листал многочисленные книги и атласы. Ему предстояло увидеть в цитоплазме клеток либо тельца Арагао, либо тельца Пашена–Гварниери. В зависимости от того, какие из них он обнаружит, а также какими выпадут в далекой лаборатории РСК, РТНГА, РПГА и прочие иммунологические пробы, это уже наступающее утро будет для нас либо светлым, либо самым мрачным в жизни.
И вот наконец, отстранившись от окуляров микроскопа и откинувшись на спинку кресла, он сказал нам о том, что телец полным-полно, но только сравнивать их не с чем. Критерий – “крупнее–мельче”. Наступили тяжелые минуты. Телефон беспрестанно звонил. На другом конце провода за сотни и тысячи километров были специалисты по этим самым тельцам. Еще через какое-то время нам сообщили иммунологи, что тесты выпадают пока в нашу пользу. Все звонившие разговаривали с нами как-то необычайно участливо, и от этого становилось только тревожнее. Наконец, когда утреннее южное солнце залило своими яркими лучами все кабинеты прозектуры, когда уже начался новый рабочий день, дверь открыли снаружи и нам разрешили выйти. Тревога оказалась ложной! Это был особо тяжелый по своему клиническому течению и проявлениям случай ветряной оспы, унесшей жизнь маленькой девочки.
Мы медленно брели по пыльным улицам жившего своей будничной жизнью города. Его жители так и не узнали, какой смертельной опасности могли подвергнуться, окажись в цитоплазме клеток из пустул умершей накануне вечером девочки тельца Пашена–Гварниери. Мы шли и не понимали, почему с таким удивлением нас рассматривают прохожие. Действительно, было чему удивляться, когда пятеро врачей в изрядно помятых за ночь халатах и в больничных стоптанных тапочках утром идут по городу… Идут в свою больницу, чтобы вновь первыми встречать самые опасные, необычными и порой весьма существенно отличающиеся от описанных в книгах заболевания. Идут пешком потому, что в больнице не хватает транспорта. Идут работать после страшной, бессонной ночи потому, что в больнице не хватает врачей…

Георгий АЛЕКСЕЕВ