За все надо платить. Не обязательно деньгами

Профессор Георгий Комаров,
главный редактор “Врачебной Газеты”,
заслуженный врач Российской Федерации

Когда меня спрашивают о том, что такое врачебное самоуправление, почему в нем возникла острейшая необходимость или потребность, то обычно я отвечаю: за все надо платить, а за непрофессионализм – тем более. Врачебное самоуправление – это расплата за непрофессиональное управление здравоохранением государственных чиновников. На рубеже двадцатого и двадцать первого веков государственный аппарат управления “распух” настолько, что в обществе возникло вполне естественное желание его “съесть”. Возникло такое желание и у врачей, тощие кошельки которых очень мало беспокоили жирующих управленцев, но на сознание самих врачей воздействовали сильно. Врачи стали понимать, что значительно лучше самим взяться за решение части вопросов управления, чтобы не платить неэффективно поворачивающемуся управленченскому бегемоту, аппетиты которого стали поглощать очень большую долю средств из скудно отпускаемых государством на финансирование отрасли. И правильно сделали. В природе все подчиняется одним и тем же законам. Садовник всегда срезает жирующую ветку, на которой, как правило, много листьев, но мало плодов. Так произошло и с жирующим аппаратом государственного управления здравоохранением. Обрастая листвой, давая все меньше и меньше продукции, он сам подписал себе приговор.

Ну, а если все таки говорить менее образно, то рано или поздно, но мы должны были подойти к пониманию того, что управление здравоохранением должно из государственного трансформироваться в государственно-общественное. И это продиктовано не какими-то теоретическими предпосылками или нововведениями, а самой жизнью и спецификой системы здравоохранения, в которой центральным звеном является врач. Не деньги, не база, не иные ресурсы, а врач. Попробуйте мысленно убрать врача из системы, и она перестанет существовать как таковая. И никаким способом невозможно будет заставить эту систему без врача работать. И как-то странно, что эта мысль не приходила в голову нашим уважаемым чиновникам от здравоохранения раньше. Не знаю, почему они думали, что врачи никогда не поймут, что вполне могут обходиться без громаднейшей надстройки, которая на непосредственную и важнейшую функцию всей системы – предупреждать и лечить болезни – никакого влияния на самом деле не оказывает. Но вот не думали, и все тут. Пухли, потребляли на свое содержание и размножение все больше средств, а не понимали того, что, оставшись наедине с больным в маленьком тесном кабинете, врач напрочь забывает о существовании тех, кто им управляет и безосновательно думает, что командует. Хотел бы я послушать, что стал бы говорить, как стал бы командовать чиновник врачу в то время, когда тот в операционной ране пытается найти кровоточащий сосуд. Хотелось бы послушать и о том месте, куда такого ретивого “командира” пошлет взмокший от напряжения хирург...

Скажем прямо, сама себя “съела” обюрократившаяся государственная система управления здравоохранением. Пухла, пухла, и, наконец, слава Богу, лопнула от своей недальновидности и непомерного ожирения. На смену ей приходит государственно-общественная система управления здравоохранением. Приходит не революционным, а эволюционным путем. Приходит весьма болезненно, но теперь уже надолго, если не сказать определеннее – навсегда. Потому что это разумно и выгодно. Всем, и в первую очередь больным, пациентам.

Не смогли нас понять ни население, ни дошлые журналисты, да и многие врачи тоже, когда мы начинали этот процесс на драматическом I (XVII) Всероссийском Пироговском съезде врачей в 1995 году, против которого отчаянно боролись чиновники, правительство, фарисейски называвшее себя демократическим, а на самом деле состоявшее из самых хитрых и изворотливых партаппаратчиков загнившей советской управленческой элиты, фактически разрушившей страну. Сколько надо было стерпеть унижений и шельмований тем немногим, кто шаг за шагом на теперь уже четырех съездах шел к четко поставленной цели, по крупицам собирал вокруг себя единомышленников и слово за словом разъяснял врачам, пробиваясь через информационную блокаду, суть и смысл тех фундаментальных положений, которые, в конце концов, удалось сформулировать в Медико-социальной хартии Российской Федерации. Этим самым я не хочу сказать, что мы оказались умнее всех других. Просто, находясь ближе к новой управленческой “кухне” власти, пришедшей на смену рухнувшей партноменклатуре, мы видели лучше других те опасности, которые могут разрушить созданную несколькими поколениями российских врачей одну из самых совершенных в истории человечества систем здравоохранения. И не могли позволить себе быть сторонними наблюдателями этого разрушения. Вот и все. Вот и вся история нашей борьбы на четырех Всероссийских Пироговских съездах врачей в последнем десятилетии прошлого века и в первый год нового двадцать первого столетия.

Иногда я просматриваю список своих более двухсот статей, написанных в период этой напряженнейшей борьбы, и думаю: стоило ли ради этого отказываться от лечебной работы, от своих любимых больных и несказанного удовлетворения от написания научных работ, от горящих на лекциях студенческих глаз? И сам отвечаю себе – стоило. Вот теперь я действительно думаю, что стоило пройти этот путь длиной в десять лет. И мне не жаль тех шести лет работы в “Медицинской газете”, журналисты которой, мягко говоря, без лишних церемоний и с изощренной изобретательностью избавились от меня, когда только что установленные на сердце шунты и анастомозы временно не позволяли продолжать борьбу. Мне не жалко тех лет, которые пришлось потратить на создание практически с нуля, ночами, на плохоньком компьютере, в одиночку, при потрясающем безденежье “Врачебную Газету”. Я счастлив тем, что довелось на четырнадцатом этаже в аспирантском общежитии на Балтийской улице в Москве с немногими поначалу такими же романтиками создавать теперь уже могучую профессиональную врачебную общественную организацию – Российскую медицинскую ассоциацию. О, какие это были прекрасные дни и вечера, какие это были жаркие дискуссии и какие это были на самом деле горящие сердца...

Но за все в жизни и хорошее и плохое надо платить. Немилостью министров здравоохранения, до боли обидными высказываниями в прессе бывших коллег о якобы плохом моральном облике, невысказанной обидой в глазах близких о недостаточном внимании к ним и об “отсутствии при присутствии”, нищенской профессорской зарплатой, нежеланием непосредственного начальства замечать несомненные достижения, которые признаются всеми, кроме него, унижениями при “выколачивании” денег на издание газеты, которая делается не за плату, а “просто так, из любви к искусству”, и многое другое.

Но есть своя прелесть в ощущении собственной полезности для сотен тысяч коллег, для миллионов пациентов, которые ни сном, ни духом не будут знать о твоем и твоих коллег-соратников существовании, но которые в этом новом, к чему мы стремились, найдут и профессиональное удовлетворение, и новое, более высокое и справедливое в оказываемой медицинской помощи. Вот это и есть маленькое счастье. Наверное, такое же, как у оставившего на жертвеннике в церкви, тайком от окружающих и не замеченным при этом никем, единственную в кармане крупную банкноту. Я думаю, коллеги меня поймут, поскольку им, уединившимся со стаканом крепко заваренного чая в тесной ординаторской после драматического сражения со смертью, это ощущение хорошо знакомо. Оно неведомо никому, кроме врачей. Это совершенно особенное состояние, когда уставшее тело и парящий дух становятся на короткое мгновение единым целым, это счастливый миг нашего служения и нашего призвания, это воск горящей свечи...

Есть и другое, тоже очень большое удовлетворение. Это когда все большее число коллег подходят к тебе в коротком перерыве на каком-то собрании и молча жмут твою руку. И в этом, не сдобренном модуляциями воздуха, рукопожатии на самом деле есть нечто такое, чего не заменят никогда ни деньги, не ордена, ни пышные почести.

Меня никак нельзя назвать большим обожателем и почитателем высокого начальства. Все мои взаимоотношения и с президентами, и с министрами всегда сопровождались только одними последующими неприятностями. И тем особенней и дороже те непродолжительные минуты общения с министром, которого сейчас нещадно “полощут” средства массовой информации. Да простит он меня за несогласованную публикацию этих слов. Как-то уж так случилось, что, возможно, одному из немногих пишущих на газетных полосах, мне удалось за чиновничьим и генеральским тоже “мундиром” открыть человека удивительно преданного своей врачебной профессии, удивительно ранимого, подчас беззащитного и растерянного перед обыкновенным хамством и обывательской наглостью. Да, я имею в виду Юрия Шевченко. Взявшись за написание книги о последнем десятилетии развития российского здравоохранения в двадцатом веке, очень быстро осилив сотни две страниц, я споткнулся на одной, которую никак не могу закончить вот уже второй месяц. Эта страница посвящена ему, впервые глубоко понявшему суть всего того, что на протяжение многих лет и четырех Пироговских съездов мы вкладывали в само еще не очень понятное определение “врачебного самоуправления”. Анализируя его слова, высказывания на разных собраниях, когда-то очень открытые, а когда-то прикрытые пологом вынужденной конъюнктуры, мне все больше видится врач, которому волею случая и обстоятельств приходится быть крупным государственным чиновником и в силу этого принимать решения, в которых, как мне кажется, неизбежен внутренний конфликт врача и администратора. Но именно он первый сумел разобраться и поддержал зарождающееся врачебное самоуправление. Может быть, потому, что не боялся потерять министерский стул, имея выросшие из нормального места хирургические руки и уверенность в том, что они его всегда прокормят. Возможно, потому, что сам “делал себя” не на самых доходных врачебных хлебах. Представляю, какую превосходную тему даю для своих собратьев по второму, журналистскому призванию. Нет, мне на них не наплевать, поскольку в этой ипостаси не считаю себя искушенным до мозга костей. Скорее любитель, не более, но за одну “зеленую” действительно не научился без разбора то поносить нещадно, то хвалить взахлеб, как это сейчас стало модно в газетах.

Как-то один раз, когда в жарких баталиях “у Саркисяна”, т. е. на Балтийской, на четырнадцатом этаже в Российской медицинской ассоциации, пришлось отстаивать ряд положений Медико-социальной хартии в ее самом начальном проектном виде, возник спор о написанном мною словосочетании “врачебное сословие”. Оппоненты горячо убеждали меня, что это анахронизм и вообще “чушь собачья”. И я периодически то вычеркивал в компьютере, то снова восстанавливал эти слова. А перед тем, как сдать брошюру в печать, рука не поднялась убрать их, и они остались. Теперь уже навсегда, если на каком-то очередном Пироговском съезде врачей, чья компетенция менять текст хартии является исключительной, кто-то их не отменит. На самом деле, как мне все больше кажется, мы очень дорогую цену заплатили за согласие с властями ликвидировать и в лексиконе, и в сознании это совершенно особенное понятие. Совсем иначе выглядели взаимоотношения в нашем профессиональном “цехе”, когда сословные неписаные законы были значительно выше законов государственных. Может быть, оттого и растеряли мы то исконное, почти святое отношение к профессии нашей медицинской среди населения, что сами отказались чтить законы корпоративные, то бишь, сословные. Может быть, оттого стали плохо относиться к тому, когда сын врач шел в подчинение к отцу врачу? И все же, если у кого рука поднимется из хартии вымарать это словосочетание, то, как мне кажется, опять за это отступление придется платить чем-то очень важным. Пусть пока и анахронизмом нам кажется, что есть такое врачебное сословие. Но это, наверное, оттого, что не пришел еще новый смысл к этому словосочетанию, к этому старому – новому понятию.

Наш бессменный “спикер” профессор Ашот Григорьевич Саркисян при обсуждении вопроса кому быть в составе президиума очередного Пироговского съезда как-то сказал: “Кому-кому, в первую очередь отцам-основателям”. Все засмеялись, и дружно согласились. Так, несколько человек, до того считавших себя совсем еще молодыми и потому имеющими право на вольности в суждениях, вмиг были поставлены чуть ниже, но почти рядом со знаменем возобновленных Пироговских съездов, нашим почетным Президентом, убеленным сединами и имеющим исключительное право быть арбитром в спорах, почти ровесником века, патриархом российской хирургической школы, академиком Борисом Васильевичем Петровским. За все надо платить. За десять лет промелькнувшей незаметно в борьбе жизни тоже надо было платить...

И мысленным взором окидывая прошедшее, вспоминаются люди, которым судьбою был предоставлен счастливый случай и необыкновенная удача влиться в непредсказуемое, нарождающееся новое общественное врачебное движение. Но они, искалеченные десятилетиями навязываемых правил игры, идеологических догм и стереотипов, не смогли выдавить из себя раба, а то и откровенно испугались и остались где-то там позади. Кто-то из них, очевидно, досадует на себя за то, что не сумел понять. Кто-то все еще пытается по инерции считать нас авантюристами. Искренне жаль этих коллег, поскольку выбранная нами дорога не имеет разворотного круга, и набирающий скорость локомотив государственно-общественного самоуправления уже никогда не вернется к той станции “имени 1995 года”. За все в жизни, оказывается, надо платить... 16.12.2012