Из размышлений врача. Право на “гуманную смерть”

С мерть – общечеловеческая проблема, и касается она каждого человека. Две тысячи лет тому назад Сенека говорил: “Смерть иногда бывает карой, часто – даром, а для многих – милостью”. Человек не боится смерти, но желает, чтобы, когда придет час, она была бы к нему милостивой. “Не страшно умереть, а страшно умирать”, – говорил великий русский поэт Н. Некрасов, умиравший от рака. Неизлечимая болезнь часто обрекает больного на непереносимые страдания.
Не так уж редко никакие современные лекарства, в том числе и противоболевые и успокаивающие, никакие методы лечения обычной и нетрадиционной медицины не в состоянии умерить невыносимые мучения.
Немало врачей считает, что если больной, находится в сознании и терпит жестокие муки, конец которым может положить лишь смерть, но смерть посреди непрекращающихся страданий, то попытка искусственно продлить ему жизнь становится сомнительной и бесчеловечной. Удел врачевателя, в чьей власти избавить человека от страданий, представляется этим врачам высшим видом самореализации.
Во врачебной жизни бывают ситуации, где действия врача противоречат пониманию неизбежности смертельного исхода. И все же врач старается продлить каждый час и день больного. Часто это выше логики. Но так нас воспитали. И иначе никто из нас не может. Мы помним Клятву Гиппократа: “Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути подобного замысла”.
Не могу забыть слова больной Ю., 39 лет, умницы, широко эрудированной личности, мучительно умиравшей от рака поджелудочной железы: “Дорогой доктор! Врач обязан бороться за жизнь, но не за страдания. Мои мучения невыносимы. Это выше человеческих сил. Мне ничто не может помочь. Самое большое и самое желанное, что сейчас можно для меня сделать, – это прекратить мои терзания. Продолжение страданий смертельно больного есть зло. Ведь медицина – это сочувствие, сопереживание, сострадание, милосердие. Может ли она мириться с тем, чтобы быть причиной продолжения мучений? Сердце врача в этот страшный час должно взять вверх над разумом, негуманным долгом и помочь больному с меньшими страданиями уйти из жизни. Никакой закон не вправе запретить больному человеку распоряжаться собственной жизнью, если эта жизнь превратилась в одни страдания. Прав Вольтер: “Если все потеряно и нет надежды, жизнь – это позор, а смерть – долг”. Я молю вас помочь мне умереть”. Я делал все возможное, чтобы облегчить мучения больной, сострадал, утешал, находил, как мне кажется, слова для эмоциональной поддержки, но нарушить Клятву Гиппократа не мог.
Больной К., 62 лет, художник, находившийся под наблюдением онколога и терапевта, испытывал неимоверные муки от рака верхней челюсти. Вид больного, у которого на месте лица было огромное отверстие, наводил ужас, вызывал глубокое сочувствие и сострадание. Получив отказ у онколога дать ему смертельную дозу лекарства, на следующий день он покончил с собой.
Кто-то придумал версию, что с годами у врача вырабатывается иммунитет к страданиям человека. Это не так. Никакая профессия не может заглушить человеческие чувства. Можно привыкнуть к своему страданию, но не дано привыкнуть к страданию других. Частица души врача, для которого медицина – образ жизни, уходит вместе с каждой смертью. Смерть оставляет след на его нервах, сердце, покое, здоровье.
Видимо, два моих инфаркта – след того, что я лечил больных не только головой.
В памяти сердца больной Р., 60 лет, умиравший в больших страданиях от рака кишечника, длительные беседы с ним, его слова: “Доктор! Как многие, я считал, что нужно поддерживать человека до последнего вздоха, что останавливать чужую жизнь негуманно. Я понял, что заблуждался, и никому не желаю своих мук и страданий. Человек не ответственен за свою физическую выносливость. Я долго болею. Раньше думал, что выздоровею. Теперь молюсь, чтобы не проснуться утром. Я неизлечимо болен и не должен жить. Бог не отнял у меня сознание, и я обречен все видеть и чувствовать, что перестал быть человеком. Мое тело умирает, а мозг продолжает работать. Я давно не живу и не хочу жить. Я страдаю и от чувства вины перед близкими, которые делают то, что делать невозможно. У меня нет права приносить столько горя родным. Желать безнадежного – это продлевать страдания. Я верующий человек. Прекратить жизнь самому – смертный грех. Человек – не хозяин своей жизни. Душу имеет право забрать только тот, кто ее дал. Как бы жутко ни жилось, нельзя покончить с собой. Как сказано в Святом Писании: “…не по своей воле ты создан, и не по своей воле ты родился, и не по своей воле ты живешь, и не по своей воле ты умираешь, и не по своей воле предстоит тебе дать отчет перед Царем царей, Святым, благословен Он”. Сжальтесь надо мной, доктор. Помогите мне умереть, прекратите мои мучения”.
Вспоминаются стихотворные строки И. И. Тхоржевского:
“Легкой жизни я просил у Бога:
Посмотри, как мрачно все
кругом.
И ответил Бог: пожди
немного,
Ты еще попросишь о другом.
Вот уже кончается дорога,
С каждым годом тоньше
жизни нить…
Легкой жизни я просил у Бога,
Легкой смерти надо бы
просить”.

Проникнутый жалостью к страданиям больного, делая все возможное в словах и поступках, я все же не мог выполнить его просьбу.
Припоминаю сейчас дочь безнадежной раковой больной Л., 54 лет, неотлучно находившуюся с матерью, которая, видя, что жизнь матери превратилась в бесконечное страдание, плача, говорила, что не может сидеть сложа руки при этой круглосуточной пытке, что ей невыносимо ждать, когда природа доделает свое дело, и что любовь, милосердие и разум требует прекратить ужасные мучения. Ей невыносимо допустить, чтобы раковый зверь медленно и неумолимо пожирал ее мать. Это – вопиющая несправедливость. Ради чего эти кошмарные страдания!? Чтобы обратиться в ничто. Разве гуманно не откликнуться на зов безмерной страдалицы, для которой единственной надеждой и помощью является быстрая и безболезненная смерть. Больная и дочь просили пощадить больную и помочь ей умереть. Сочувствуя, терзаясь, страдая и утешая, я и здесь не мог не остаться верным врачебной клятве.
Перед лицом смерти люди ведут себя различно, не все оказываются способными проявить стойкость и мужество, достойно уйти из жизни. Ведь порой страдание не облагораживает, а портит человека. Под действием его люди становятся себялюбивыми, раздражительными, мелочными, подозрительными. Они дают поглотить себя пустякам. Как кто-то заметил: “Они приближаются не к Богу, а к зверю”. Известно, как умирал в страданиях от рака легкого певец М. Бернес. Он кричал на жену, что она его заразила, терял человеческий облик.
Закономерен вопрос: не обязан ли врач, убедившись в категоричности решения неизлечимого больного помочь ему уйти из жизни наименее тяжелым и болезненным путем, прекратить его страдания, если смерть является единственным средством избавления от мук? Однозначного ответа на этот вопрос не существует.
Легкая, безболезненная смерть в Древней Греции называлась эйтаназия. Дискуссии о возможности и целесообразности эйтаназии не прекращаются до сих пор. Сторонники “гуманной” смерти борются за право смертельно больных людей покончить с собой, утверждая, что каждый человек может распорядиться своей жизнью и смертью. Еще Монтень говорил: “Добровольная смерть – прекраснейшее завершение жизни. Ибо вся наша жизнь зависит от воли других людей и только смерть – от нашей собственной”. Опросы общественного мнения в Нидерландах показали, что 75% населения поддерживает право человека на смерть. Там уже принят закон об эйтаназии, позволяющий (при неукоснительном соблюдении 28 его пунктов) смертельно больным потребовать от врача, чтобы он помог им умереть. Нидерланды – первая из развитых стран, легализовавшая эйтаназию. Согласно опросу, во Франции 85% населения выступает за легализацию эйтаназии. В Швейцарии и Германии эйтаназия не узаконена, но не считается преступлением помощь по уходу из жизни неизлечимым страдающим больным.
Как считают сторонники эйтаназии, истинный гуманизм в том, чтобы проявить милосердие к людям, обреченным на жестокие предсмертные муки. Медики, оставляя неизлечимых, тяжело страдающих больных жить, тем самым продлевают их мучения. Противники эйтаназии, особенно верующие, считают, что она противоречит основному принципу цивилизованного общества – уважению к человеческой жизни. Возражая против права врача прекращать страдания неизлечимых больных, помогая им уйти из жизни, они утверждают, что врач должен лечить, спасать, нести свой крест, как бы ни было трудно, при всех условиях стараться не загасить искру Божию. Врач не Бог. Ему надо решать, как лечить, а не кому жить. Врач, поставивший себя выше Бога, неизбежно скатится к преступлению. Жизнь и смерть даются свыше. Смерть нельзя предсказывать, способствовать ей – преступление.
Возражения против эйтаназии имеют свои основания, так как за последние десятилетия описаны сотни противозаконных случаев применения “гуманной смерти”.
Во всем мире, за исключением Голландии, активная (введение смертельных доз препарата) и пассивная (прекращение лечения) эйтаназия не узаконена, если она произведена без выполнения моральных медицинских и юридических норм. Врачи опасаются применять эйтаназию и продолжают продлевать страдания безнадежных больных. Крупнейшие специалисты, такие, как всемирно известный хирург К. Барнард, онколог Л. Шварценберг, патофизиолог Ю. Хаттель, считают необходимым открытие специальных клиник “гуманного умерщвления”.
В США активным сторонником эйтаназии является доктор Джек Кеворкян, считающий, что любой человек имеет право прервать свой жизненный путь, если он неизлечимо болен, и каждый новый день жизни приносит ему лишь дополнительные страдания. Долг врача, считает доктор Кеворкян, состоит, помимо прочего, и в том, чтобы помочь неизлечимым больным без мучений расстаться с жизнью. Взгляды и действия доктора Кеворкяна, изобретшего аппарат для самоубийства, вызвали широкий и неоднозначный резонанс в американском обществе. В настоящее время Кеворкян осужден и находится в заключении.
Недавно в Сиэттле (штат Вашингтон) создано общество “Сострадание в смерти”, первое из подобного рода в США, персонал которого будет состоять из добровольцев: врачей, медицинских сестер и представителей религиозных кругов. Члены общества будут оказывать консультационные услуги неизлечимым больным, которым современная медицина не может помочь избавиться от страданий, и намеривающимся оборвать свою жизнь, приняв смертельную дозу морфина или другого лекарства, а также будут находиться с умирающими больными в последние минуты их жизни. В отличие от доктора Кеворкяна группа “Сострадание в смерти” не будет заранее предавать огласке имена людей, не будет предоставлять пациентам необходимые для самоубийства средства. Пациент сам должен получить их от своего лечащего врача. Группа будет требовать предоставления справки, подписанной не менее чем двумя врачами, о том, что жить пациенту осталось меньше шести месяцев, что он испытывает физические боли и в состоянии принимать самостоятельные решения. Сотрудники общества, помимо эмоциональной поддержки больных, будут тщательно изучать истории болезни с целью подтверждения или опровержения диагноза неизлечимой болезни, а также должны будут убедиться в том, что решение покончить жизнь самоубийством было принято абсолютно добровольно и без всякого давления со стороны родственников или других лиц. Пациенты, отвечающие всем этим предварительным условиям, смогут получить подробные консультации, касающиеся того, какими лекарствами им лучше всего воспользоваться и какие ощущения они будут испытывать после приема этих лекарств. Члены общества “Сострадание в смерти” считают, что больные, страдающие неизлечимыми заболеваниями, должны иметь право покончить жизнь самоубийством и тем самым прекратить свои мучения под наблюдением профессиональных врачей, добровольно предоставляющих свои услуги.
Не только действия доктора Кеворкяна, но и деятельность членов общества “Сострадание в смерти” наталкивается на сопротивление тех, кто возражает против эйтаназии по этическим соображениям. Как считают представители религиозных кругов, деятельность подобных организаций позволяет предположить, что жизнь определенной группы людей представляют меньшую ценность, чем всех остальных. Больные, чьи болезни отрицательно сказываются на финансовом положении их семей, могут с гораздо большей готовностью пойти на самоубийство. Наличие таких организаций, как “Сострадание в смерти”, может их толкнуть на мысль, что уйти из жизни – их прямой долг перед родными и близкими. В таком случае решение принимается уже не совсем добровольно, а под влиянием обстоятельств. Другой довод противников эйтаназии – это возможность ошибки в любом диагнозе.
Многие врачи, члены общества “Сострадание в смерти”, считают, что их работа в обществе – это способ разрешить внутреннее противоречие между своим долгом поддерживать жизнь больного и прямой обязанностью облегчить его страдания. Значительное число американских врачей уже сегодня помогают умереть своим неизлечимым больным, скрывая от них новейшие лекарства, которые только продлевают мучения, а справиться с болезнью не в состоянии. Желание легкой смерти у обреченных страдающих больных находит понимание и сочувствие все большего числа врачей во всех странах, считающих, что основной их задачей является облегчение страданий больных. В тех случаях, когда облегчить страдания не представляется возможным, а боль настолько сильна, что смерть является единственным избавлением от мучений, многие врачи видят свою обязанность в том, чтобы помочь больным умереть.
В отличие от доктора Кеворкяна, других защитников эйтаназии – я не являюсь сторонником добровольных самоубийств неизлечимо больных людей. Врач не имеет права – ни морального, ни профессионального – помогать больному покончить жизнь самоубийством, даже если он руководствуется при этом самыми гуманными побуждениями. При решении вопроса об эйтаназии нельзя уходить и от другого, возможно, более важного вопроса: помощь и поддержка должны быть всегда оказаны неизлечимо и тяжело больным людям, чтобы изменить, улучшить качество их жизни, чтобы их выбор был не столь трагичен и однозначен.

Борис Нисензон, член правления американо-русского
медицинского общества “Коллега”,
Сан Франциско, США