Кому принадлежит диагноз, или почем врачебная интеллектуальная собственность?

Болезнь принадлежит пациенту и никому другому. Это бывает единственным, что принадлежит человеку в ту минуту, когда он покидает этот мир, уходя в мир иной. Болезнь может быть материальной, но может в своей основе материального и не иметь, как, например, при некоторых психических заболеваниях. С этими утверждениями с философский позиций можно, вероятно, поспорить и поставить их под сомнение. Привожу их отнюдь не как основу всех последующих рассуждений, а как отправной пункт для оных.
Всякая болезнь становится конкретным и осознанным понятием, состоянием и объектом для действий только тогда, когда она обнаружена, идентифицирована, дифференцирована, обоснована и доказана врачом и никем другим. “Имя” болезни дает тоже только врач. Все остальные могут ей дать только “прозвище”. И “имя болезни” имеет вполне определенное название – диагноз. Возникает он в результате сложнейшего интеллектуального труда, в результате сложнейшей интеллектуальной деятельности, независимо от того, сколько времени на это затрачивается – мгновение или годы. И потому временем этот труд нельзя измерять, а другими мерами, тем более. Этот труд вообще не имеет измерений, но это важнейший интеллектуальный продукт профессиональной медицинской деятельности. Все остальное – это только технологии. Технологии лечения медикаментами, словом, технологии оперативного лечения, организационные и профилактические. В них тоже содержатся в большей или меньшей пропорции интеллектуальные компоненты, но не на сто процентов, как в диагнозе.
При ошибочном диагнозе все остальные лечебно-профилактические, организационные и прочие действия по оказанию медицинской помощи, какими бы сложными, трудоемкими и дорогостоящими они не были, обесцениваются, становятся безвозвратными потерями. Диагноз – это ахиллесова пята, краеугольный камень медицины и медицинской профессии. Диагноз – это самое сложное, что существует в медицине, чему труднее всего научить будущего врача, ради чего в период обучения и всю последующую жизнь врач непрерывно изучает множество разных наук, накапливает и систематизирует знания. И в силу этого диагноз является самым ценным из того, что в результате своей профессиональной деятельности “производит” врач. Диагноз – это продукт интеллектуальной деятельности. И, если это продукт, то он должен принадлежать тому, кто его производит. Но кому он принадлежит на самом деле?
В существующих правилах по охране интеллектуальной собственности предусматривается фиксация приоритета. История знает немало примеров утраты прав на интеллектуальную собственность в результате отсутствия фиксации. Вспомним хотя бы такие так и не завершившиеся споры как изобретение передачи электромагнитных волн (Попов – Маркони), электрической лампочки (Яблочков – Эдисон), а ближе к нашей теме – пересадку сердца (Демихов – Бернард). На самом деле таких примеров величайшее множество. И потому придумано много хороших законов для защиты прав на интеллектуальную собственность. Человечество продолжает их придумывать, поскольку, чем дальше, тем больше ценится продукт работы человеческого мозга. Чем дальше, тем больше человечество убеждается, что это и есть основа всему и источник прогресса. А потому терпимо, можно сказать, даже весьма уважительно относится к утаиванию автором сути своего интеллектуального продукта до фиксации приоритета, сколько бы по времени это ни занимало. Более того, разглашение в ряде случаев является нарушением и лишает автора права на приоритет, на интеллектуальную собственность. Скажем так, если вам удалось понять, почему перед созреванием помидоры чернеют и становятся непригодными в пищу, потери сотен и тысяч тонн этой полезной продукции вам не будут поставлены в вину за весьма длительный период доказательств прав на интеллектуальную собственность по предупреждению этого явления.
Принципиально важным элементом в этих примерах является существующий “двойной стандарт”. Интеллектуальная собственность на такое полезное, безусловно, дело как крестовидный шлиц вместо продольного на шляпке шурупа обществом признается, имеет объемное и денежное измерение и оценку, ее по своему усмотрению и по существующим законам можно дарить, продавать, передавать по наследству, проще говоря, распоряжаться ею так, как представится выгодным или целесообразным. Общество признает право на эту интеллектуальную собственность.
Не каждый врачебный диагноз является изобретением, но каждый является продуктом интеллектуального труда. И значимость его может быть значительно выше, чем сотен и даже тысяч других продуктов такого же интеллектуального труда, признанных интеллектуальной собственностью. И если последние могут быть каким-то образом измерены и оценены, то продукт интеллектуальной деятельности врача чаще всего не имеет ни измерения, ни оценки по одной простой причине, что никто не может сказать, сколько стоит человеческая жизнь. Особенно, собственная...
По формальной логике за врачом тоже следовало бы признавать право на интеллектуальную собственность. Поскольку продукт его интеллектуальной деятельности возникает аналогично продукту любой иной интеллектуальной деятельности. И если всякая другая созидательная интеллектуальная деятельность обществом достойно вознаграждается, то врачебная интеллектуальная деятельность должна вознаграждаться не менее достойно, учитывая ее особо высокую ценность. Но применительно к врачам у общества логика иная. Если ваш продукт не имеет цены, то, соответственно, не может рассматриваться вопрос о вознаграждении. Можно только рассматривать вопрос о вознаграждении медицинской услуги, т.е. действий, направленных на сохранение здоровья и спасение жизни: прикладывание фонендоскопа к груди, измерение артериального давления, вправление вывиха, удаление зуба, замена забитых бляшками коронарных сосудов на отрезки вен и т.д. Общество и пациенты платят врачам не за сложнейшую интеллектуальную деятельность и ее важнейший продукт – диагноз, а за ремесло. Чем искуснее ремесло исполняется, тем больше платят. Косвенным подтверждением этому является значительно более высокая готовность нашего населения платить врачам, так называемых “мануальных” профессий – стоматологам, хирургам, гинекологам, не в обиду всем им будет это замечено. Это, вероятно, имеет и исторические корни, когда в задачу врача входило удовлетворение примитивно-потребительского спроса, т.е. избавление от боли, устранение физического дефекта, устранение видимой, а потому считающейся основной угрозы жизни. По мере расширения представлений о сущности заболеваний, выяснения сложнейших механизмов их этиологии и патогенеза, повышения значимости для результатов лечения диагностики, представления населения и оценочные критерии практически не изменились. Больному, подчас, невдомек, что исправляемые хирургическим путем проявления гинекологического заболевания – это не лечение самого заболевания, причина которого кроется в выявленных эндокринных нарушениях. И далеко не каждый оперирующий больного хирург скажет больному честно, что жизнь ему спасает не он, а тот, кто своевременно распознал болезнь, поставил точный диагноз и направил на оперативное лечение. А зачем? Действительно, незачем, если мы хотим и дальше иметь очень низкую общественную оценку интеллектуального врачебного труда, если и дальше не хотим утруждать свой мозг размышлениями на предмет медицинской интеллектуальной собственности. Ее низкая оценка приведет только к одному: мы будем иметь все возрастающую потребность населения в медицинских услугах, т.е. в мануальных медицинских технологиях. И не будет развиваться медицина предупредительная, сберегающая, поскольку тончайший и сложнейший интеллектуальный процесс диагностики на самых ранних стадиях заболеваний не будет развиваться в силу того, что он не является никакой собственностью, врач на него не имеет никаких прав, а, следовательно, не может претендовать на адекватное вознаграждение.
Вот в чем вопрос. В Китае, не так уж в далекие времена, была проведена кампания по уничтожению воробьев, поскольку подсчитали, что эти самые птахи очень много зерна съедают на полях. За каждого сданного убитого воробья платили какое-то вознаграждение. Очень скоро воробьи были почти полностью перебиты, но тогда пришла настоящая беда, поскольку размножились полчища насекомых, которые уничтожали тысячи гектаров полей задолго до того, как на них появятся урожаи. И китайцы поняли, какую чудовищную ошибку они совершили. И стали закупать за рубежом воробьев по значительно большим ценам, чем платили за их убиение. Теперь в Китае за убийство панды существует жесточайшее наказание – смертная казнь...
Полагаю, что существующая информационная пропасть между населением и врачами пока только расширяется. Эту статью прочтут далеко не все врачи и почти никто из пациентов. Ее не прочтут и юристы. И по прежнему никто не станет напрягать своего серого вещества для того, чтобы разобраться в том, как следует охранять и вознаграждать интеллектуальную профессиональную медицинскую деятельность, каким образом следует защищать интеллектуальную собственность врача. И в обществе по прежнему будет цениться не интеллектуальный труд врача, а услуги, главным образом, мануальные. И это будет являться очень существенным фактором деградации медицины и здравоохранения. Собственно, такое уже сейчас происходит. Из сотни опрошенных врачей только десять читают специальную литературу по фундаментальным вопросам медицины и биологии. Из сотни опрошенных студентов только шесть человек сказали, что они хотят посвятить себя диагностике, а большинство из остальных признались честно в том, что хотят заниматься такими видами профессиональной медицинской деятельности, которые имеют осязаемый, быстрый эффект и высокую денежную оценку – хирургией, гинекологией, стоматологией. Можно наблюдать, как и организаторы здравоохранения тоже отдают предпочтение не диагностике, не ранней адекватной терапии, а радикальному устранению последствий от запущенных форм заболеваний. Как бы и нам не пришлось со временем, как китайцам, из за рубежа “завозить” врачей, способных мыслить аналитически, способных к интеллектуальному труду по производству важнейшего медицинского продукта – диагнозов.
Возможно, в этой полемической статье мною допущены определенные “передержки”. Возможно, не все так, как на этом этапе развития представлений о собственной профессии и ее перспективах мне кажется. Может быть, я вообще поднимаю не тот вопрос, который заслуживает полемического обсуждения в нашей профессиональной медицинской среде. В последнее время все чаще и чаще подобное приходит в голову, поскольку на многие поднятые для полемического обсуждения темы редакционная почта приносит единичные отклики читателей. А, может быть, не надо их и поднимать? Другие медицинские издания не поднимают, и ничего, живут себе... Может быть, лучше оставлять свои мысли при себе, пытаясь в них разобраться не публично, а наедине с компьютером, и складывать в уже и так переполненные ящики письменного стола? Самое страшное для пишущего человека – это отсутствие реакции тех, для кого он пишет. Публикуя эти полемические заметки, мне хотелось бы знать отношение к ним коллег – согласие, возражения, иное видение проблемы. Но только не равнодушное молчание. Убивает...